Том 3. Стихотворения - Страница 70

Гонимый бурей.
Был в пляске ног
Блаженных гурий.

Я был как гром,
Огнем одетый.
Был водоем,
Грозой пропетый.

Как луч к лучу,
Я мчался к чуду.
И все лечу!
И чем я буду?

На башне

После лютиков весною,
Чуть зима падет на крыши,
Вновь себе я мыслью строго
Замок строгий, выше, выше.

Там, на башне одинокой,
Жду под Солнцем смерти света,
Говорю я с Тьмой стоокой,
Жду от Полночи ответа.

После ласковых блужданий,
Между легких горных склонов,
Я опять хочу рыданий
Человеческих циклонов.

И тогда мне знать отрада,
Что придет еще Аттила,
Что жива страстей громада,
И не вычерпана сила.

Сталь

Упружить сталь. Ковач, познай металлы,
Чтоб гнулось и прямилось лезвие.
Тогда, взмахнув мечом, отметь: – «мое!»
Тебе уступят Римляне и Галлы.

Построй дракон, Варяг. Ищи Валгаллы.
Кто хочет дали, тот пройдет ее.
В чужих морях узнает забытье.
Увидит лесавидные кораллы.

Сигурд, будь смел. Сигурд, срази врага.
Перед тобою карлики и гномы.
Пусть плуги на полях быком влекомы.

Но клад – тебе. Раздвинув берега,
Сожги дома, амбары, и стога.
Тебе – моря, и, в злате молний, громы.

В гостиной

Я в гостиной стоял, меж нарядных, утонченных,
Между умных, играющих в чувства людей.
Средь живых мертвецов, меж романов оконченных,
Я вскричал всей душой потрясенной своей:

«Есть ли где еще звери в могучем количестве?
Есть ли тигр королевский и смелые львы?
Есть ли где бегемот, в безмятежном величестве
Как коряга встающей из вод головы?»

Сон

Мой сон, хотя он снился мне как сон,
Был зрением, был чтением страницы,
Где, четкими строками закреплен,
Я жил, а дни мелькали как зарницы.

Там ростом в три сажени были птицы,
Сто красок изливал хамелеон.
Нет, тысячу. Существ живых станицы
Не ведали, что есть для черт закон.

Хвосты у жаб, – хвостаты были жабы, –
Внезапно превращались в жадный рот.
В боках тюленьих видел я ухабы.

Все становилось вдруг наоборот.
И даже мухи не были там слабы.
И даже счастлив каждый был урод.

Мауи

В те дни, как не росла еще кокоа,
Змеящаяся пальма островов,
Когда яйцо могучей птицы моа
Вмещало емкость двух людских голов,
Жил Мауи, первотворец Самоа,
Певец, колдун, рыбак, и зверолов.

Из песен было только эхо гула
Морских валов, а из волшебств – огонь,
Лишь рыба-меч да кит да зверь-акула
Давали радость ловли и погонь,
Земля еще потока не плеснула,
В котором носорог и тигр и конь.

Тот Мауи был младший в мире, третий,
Два брата было с ним еще везде,
Огромные, беспечные, как дети,
Они плескались с Мауи в воде,
Крюки имели, но не знали сети,
И удили в размерной череде.

Вот солицеликий Расвой крюк закинул
И тянет он канат всей силой плеч,
Он брата Ру, второго, опрокинул,
Тот, ветроликий, хочет остеречь,
«Пусти свой крюк!», но Ра всей мощью двинул,
И выудил со смехом рыбу-меч.

Прошло с полгода. Удит Ру, ветрило,
Закинут крюк туда, где темнота.
Вот дрогнуло, пол-моря зарябило,
Не вытащит ли он сейчас кита?
Тянул, тянул, в руках двоилась сила,
Лишь плеск поймал акульего хвоста.

И минул год. Тринадцать лун проплыли.
А Мауи все время колдовал.
И против братьев укрепился в силе,
Велит – и ляжет самый пенный вал.
Пока два брата рыб морских ловили,
На дне морском он тайны открывал.

Закинул крюк он со всего размаха,
И потянул напруженный канат.
Вот дрогнула в глубинах черепаха,
Пловучая громада из громад,
И Ра, и Ру глядят, дрожат от страха, –
То остров был, кораллов круг и скат.

И с той поры плывет в морях каноа,
Певцы поют, и любят рыбаки.
Во мгле земли – скелеты мощных моа,
На небе – ток звездящейся Реки.
За знойным Солнцем нежится Самоа,
И в мелководьи бродят огоньки.

Слово пещерного жителя

В дни как жил я жизнью горца, –
Покидая тайный грот,
Я с обветренных высот
Увидал Драконоборца.
Я шамана вопросил: –
«как зовется этот храбрый?»
Тот сказал: «У рыбы жабры,
У людей же – звон кадил.
У небесных пташек – крылья,
У зверей свирепый лик.
Этот храбрый мой двойник,
Он сражает без усилья.
Мысль всегда, узнав конец,
Хочет внешнего, отметин.
Этот призрак беспредметен,
Если ж хочешь, то – Боец».
Я ушел в свою пещеру,
Осудив его ответ.
Через двадцать сотен лет,
Как годам познал я меру,
Снова бросив тайный грот,
Глянул оком я дозорца,
И опять Драконоборца
Увидал с своих высот.
Тут я спрашивал сатира,
Как зовется он, – и сей
Мне ответствовал: «Персей,
Меткоруб во славу мира,
Убиватель он Горгон».