Том 3. Стихотворения - Страница 42

Но не молкнет звон ручья…

6

…Он журчит, он журчит,
Ни на миг не замолчит,
Переменится, вздохнет,
Замутит хрустальный вид,
Но теченьем светлых вод
Снова быстро заблестит,
Водный стебель шелестит,
И опять мечта поет,
Камень встанет, – он пробит,
Миг и час уходят в год,
Где-то глыбы пирамид,
Где-то буря, гром гремит,
Кто-то ранен и убит,
Смерть зовет.
И безмерна тишина,
Как безмерен был гот гул,
В рунном облаке Луна
Говорит, что мир уснул,
Сердце спит,
Но воздушная струна,
Но теченье тонких вод,
Неуклонное, звучит,
И по разному зовет,
И журчит,
И журчит…

7

…Непобедимое отчаянье покоя,
Неустранимое виденье мертвых скал,
Молчанье Зодчего, который, башню строя,
Вознес стремительность, но сам с высот упал.

Среди лазурности, которой нет предела,
Среди журчания тончайших голосов,
Узор разорванный, изломанное тело,
И нескончаемость безжалостных часов.

Среди Всемирности, собой же устрашенной,
Над телом близкий дух застыл в оковах сна,
И в беспредельности, в лазурности бездонной,
Неумолимая жестокая Луна…

Наш танец

Nasz taniec, nasz taniec…

Przybyszewsky

Наш танец, наш танец – есть дикая пляска, Смерть и любовь.
Качанье, завязка – шептанье, развязка,
Наш танец, наш танец, когда ж ты устанешь, и будет безмолвие вновь?
Несказанность слов, неизношенность чувства, теченье мгновении без скрипа минут,
Цветов нераскрытность, замкнутые очи, красивость ресниц и отсутствие пут.
Завесы бесшумные бархатной Ночи, бездонность затонов, и свежесть глубин,
И тихая, тихая нежность, нежнее, чем стоны свирели в плач мандолин.
Наш танец, наш танец – от края до края, наш зал сновиденный – небесная твердь,
Любовь нас уводит, – о, злая, о, злая! – и манит нас добрая, добрая Смерть.

Осень

Осень Мертвый простор Углубленные грустные дали.
Завершительный ропот, шуршащих листвою, ветров.
Для чего не со мной ты, о, друг мой, в ночах, в их печали?
Столько звезд в них сияет, в предчувствии зимних снегов.

Я сижу у окна. Чуть дрожат беспокойные ставни.
И в трубе, без конца, без конца, звуки чьей-то мольбы.
На лице у меня поцелуй, – о, вчерашний, недавний
По лесам и полям протянулась дорога Судьбы.

Далеко, далеко, по давнишней пробитой дороге,
Заливаясь, поет колокольчик, и тройка бежит.
Старый дом опустел. Кто-то бледный стоит на пороге.
Этот плачущий – кто он? Ах, лист пожелтевший шуршит.

Этот лист, этот лист… Он сорвался, летит, упадает…
Бьются ветки в окно. Снова ночь. Снова день. Снова ночь.
Не могу я терпеть. Кто же гам так безумно рыдает?
Замолчи О, молю! Не могу, не могу я помочь.

Это ты говоришь? Сам с собой – и себя отвергая?
Колокольчик вернись С привиденьями страшно мне быть.
О, глубокая ночь! О, холодная осень! Немая!
Непостижность Судьбы: – Расставаться, страдать, и любить.

Хрустальный воздух

Какая грусть в прозрачности Небес,
В бездонности с единственной Звездою.
Изваян, отодвинут в Вечность лес,
Удвоенный глубокою водою.

Из края в край уходит длинный путь.
Хрустальный воздух холоден, без ласки.
О, Май, ужель ты был когда-нибудь?
Весь мир – печаль застывшей бледной сказки.

Прощай

Мне жаль. Бледнеют лепестки.
Мне жаль. Кругом все меньше света.
Я вижу, в зеркале реки
Печаль в туманности одета.

Зажглась Вечерняя Звезда,
И сколько слез в ее мерцаньях.
Прощай. Бездонно. Навсегда.
Застынь звездой в своих рыданьях.

Поля вечерние

Поля вечерние. Печальные закаты.
Холодность бледная осенних облаков.
В грустящей памяти виденья тесно сжаты.
Созданья дней иных и невозвратных снов.

Тихонько сетуя, печалясь, и тоскуя,
Беззвучно шепчутся поблекшие мечты.
И словно чудится прощальность поцелуя
В туманном шествии вечерней темноты.

Створки раковин

Створки раковин я вижу на песке.
В створках раковинок кто-то жил когда-то.
Чайка белая мелькнула вдалеке.
– Помнишь брата?

Чайка, помнишь? Чайка, помнишь? – Нет пути
Речь вести со всем кругом, что так люблю я.
Лишь одно могу – узоры слов сплести
Из стихов и поцелуя.

Не погасай

«Не погасай, – она сказала, –
Твой свет восторг. Не погасай».
О, нашей власти слишком мало,
Чтоб не уйти в закатный край.

Закат алеет нежной кровью,
И стынет в бездне голубой.
Не плачь, припавши к изголовью.
Я умер, пусть. Я был с тобой.

Телесность

О, храм из белых облаков,
Из темных туч, и тучек рдяных,
Зачем порваться ты готов,