В вечерней ясности молчанья
Какое тайное влиянье
Влечет мой дух в иной предел?
То час прощанья и свиданья,
То ангел звуков пролетел.
Весь гул оконченного пира
Отобразила арфа-лира
Преображенных облаков.
В душе существ, и в безднах Мира,
Качнулись сонмы тайных слов.
И свет со тьмой, и тьма со светом
Слились, как слита осень с летом,
Как слита с воздухом вода.
И в высоте, немым приветом,
Зажглась Вечерняя Звезда.
На трех конях Властитель Солнца
Свершает выезд в Иванов день.
И конь один красней червонца,
И конь другой есть конь-игрень.
И третий конь весь белый, белый,
Как будто вылит из серебра.
Властитель Солнца, светлый, смелый,
Свершает выезд. – «В путь. Пора».
Но чуть доедет до зенита,
Конь златокрасный горит – и пал.
Властитель Дня хлестнет сердито
Тех двух – и дальше поскакал.
И конь-игрень он тоже красный,
Но с белой гривой, о, с белой он.
Он мчит, бежит, играет, страстный,
И пал, и пал на небосклон.
У бога Солнца сердце сжато,
Ему лишь белый остался конь.
На склонах яркого заката
Горит пурпуровый огонь.
И виден в тучах белоснежных
Конь смертно-бледный из серебра.
Властитель Солнца, в снах безбрежных,
Свершает путь. – «Домой. Пора».
Тонкий колос нив не наших,
Стебель придорожный, –
Словно пил в нездешних чашах,
Чар Египетских отведал, здесь тебя взрастивший, гений,
Бестревожный, –
Так утонченно-спокойный, между дремлющих растений,
Истонченный, нежно-стройный, вознесенный в мир видений,
Ты стоишь, в воздушной грезе, на краю большой дороги,
Как созданье сновидений,
Как Египетские боги.
Святая неделя, Червонные Святки,
Тут Солнце – в веселии нашем сполна,
Дарит нам сиянье свое без оглядки,
А Ночи вещает, мол, ты не нужна.
Во все продолженье Пасхальной седмицы,
Как Солнце взошло, так не хочет зайти,
И долго поют нам полдневные птицы,
И долго хотят нам все травы цвести.
Золота парча развивается
Святочная песня
Золотая парча развивается,
Кто-то в путь в дорогу сбирается
Это мать ли моя, или милая?
Иль чужая старуха унылая?
Золотая парча развивается,
Путь-дорога в леса означается.
То не милая, нет, не старуха, не мать,
Не хотят они в мире, не могут гулять.
Золотая парча развивается,
Заколдованный замок вздымается.
Это мысли мои, это вольность мечты,
Ей доступны пути Красоты.
Спросил я весеннюю божью коровку:
Зачем одеваешься в красную кровку?
Наряд у сестренки твоей – золотой.
Но малая божья рубинка молчала,
И двигала крылья, и их расцвечала,
Раскрыла – и прочь от вопросов, домой.
Зеленый, красный, черный цвет
Литовцы разно чтили.
В зеленом видели расцвет,
Блаженство изобилии.
В гореньи красного – войну,
А в черном – ведьму злую,
Что сонмы душ ведет ко сну
Чрез язву моровую.
Я весь весна – ведь я поэт,
И я война – я ранен,
Но в трех цветах лишь черный цвет,
Мне черный цвет желанен.
«Я их люблю обеих»,
С тоскою я сказал.
«Я их люблю обеих»
«Твой ум запутан в змеях»,
Сказал мне Камень Ал.
«Но выбрать не могу я.
Хотя бы я посмел.
Но выбрать не могу я».
«Тогда умри, тоскуя»,
Сказал мне Камень Бел.
«Нет, мир мне – в двух врагинях.
Два мира в них святынь,
Весь мир мне в двух врагинях».
«Тогда живи в пустынях»,
Сказал мне Камень Синь.
О, Луна, ты, взошедшая желтой и дымной над нами,
Посребрившая после свой вечно-колдующий круг,
Ты рождаешь те звоны, которые слышим глазами.
Будь мне друг.
Я из верных твоих, из влюбленных, в любви бледнолицых,
Я подругу свою потерял за чертою пустынь,
Где-то там, где-то там. Ты ее на туманных границах
Не покинь.
Мы сейчас – под тобой. Мы блуждаем и молимся розно.
Мой звенящий призыв ты в ней чарами света зажги.
Приведи же ее. О, скорее! Покуда не поздно.
Помоги.
Если б ложью было то,
Что Морской есть Царь с Царевной,
В них не верил бы никто,
Не возник бы мир напевный.